– Это очень благородно и убедительно, – мягко улыбнулся Луи, приняв чуть более расслабленную позу в своем вольтеровском кожаном кресле, – но ты не думаешь, что найдутся новые желающие заняться подобным бизнесом?
– Должны найтись, – ответил Фрэнки пирроновским пожатием плеч, – но едва ли кто-то намерен торговать наркотиками ради самого процесса, а тем, кто собирается делать это ради денег, можно предложить другой способ заработать, всем найдётся место и в более здоровом бизнесе, каждому можно найти дело по его способностям и наклонностям. А для тех, кто не умеет договариваться – у меня есть ты. Кстати, по твоим способностям, тебе бы тоже подобрать другое дело, amice, но теперь, видно, придётся подождать, раз всё прошло не очень чисто.
Холодные глаза его молодого собеседника несколько смягчились любопытством, он чуть подался вперёд:
– Судя по тому, сколько раз ты обращался к моим услугам, я и с текущим своим делом недурно справлялся. Что же, ты думаешь, мне бы больше подошло?
– Ты был бы отличным сенатором, не хуже того улыбчивого ирландца из Массачусетса. Тебе бы быть поразговорчивее, и с твоей харизмой ты готовый политик! Только в отличие от всех этих детей дипломатов и бутлегеров, которые росли в окружении ливрейных лакеев, ты знаешь реальную жизнь, знаешь её хорошо и во всех проявлениях, и ты воистину человек, который всего добился сам. Какая-нибудь высокая выборная должность сделает тебя настоящим воплощением американской мечты.
– Полагаю, мои избиратели будут не в восторге, узнав, в какой именно карьере я всего добился, – скептически хмыкнул Луи.
– Ерунда! – нетерпеливо взмахнула ухоженная рука хозяина. – Ты делаешь мир чище, ты выполняешь работу полиции и федералов, причём рискуя собой, а они выпускают всяких подонков по каким-то формальным поводам, кто за взятку, а кто и просто из каких-то идиотских принципов буквы закона, а потом ещё они и адвокаты тех подонков с почётом выходят на пенсию, разве это справедливо?
– Боюсь, не все посмотрят на это так же, но спасибо, что ценишь мою работу.
– Чьи-то взгляды не меняют сути вещей, – плечи дорогого пиджака вновь поползли вверх.
– Не меняют, – согласился Луи кивком головы, но мы от этих взглядов зависим. И я подумаю над твоим предложением насчёт политической карьеры, однако сейчас нам надо рассчитаться за услуги, и решить, что мы будем делать с мистером Сайфером.
– Верно, времени у нас немного. Я думаю, мистеру Сайферу всего лучше сейчас отправиться в какую-нибудь тёплую карибскую страну и, пожалуй, сменить документы, а вот наши расчёты немного изменятся в связи с твоей неожиданной утратой клубной карты.
Глаза молодого мужчины в вольтеровском кресле слегка потемнели, и в них мелькнула едва заметная угроза. Импозантный мужчина с другой стороны стола оказался тонким наблюдателем, и его руки взметнулись в примирительном жесте:
– Не беспокойся, ты всё получишь сполна! Никто не может сказать, что Франческо Гвиччарди не платит по счетам, и не быть наказанным за ложь. Но некоторые изменения всё же внести придётся. Поскольку ты оставил улику, есть вероятность твоего ареста. При всей твоей кошачьей ловкости, ты рискуешь попасть за решётку, а я в этом случае – большими деньгами, которые тебе за этой решёткой не понадобятся. Тебе надо скрыться и сменить личность, но, когда тело Бадольини обнаружат, поднимется большой шум, и я не смогу в скором времени сделать тебе новые документы. Поэтому я предлагаю следующее: ты немедленно направляешься в спокойную страну по твоему выбору, и лучше всего – как можно быстрее, и как можно дальше от Нью-Йорка. Там или сделаешь документы сам, или же их сделаю я, если у меня обнаружится достаточно связей и влияния в этой стране. Что же до твоего гонорара – отправь мне телеграмму, когда прибудешь на место и выберешь себе банк и новое имя, и в течение суток ты станешь богатым человеком. Если же, вопреки ожиданиям, ты попадёшься, разумеется, я приложу все силы, чтобы тебя вытащить, и обеспечу тебе такую тюрьму, что отсидка Капоне в сравнении с ней покажется натуральной каторгой. Если же ты погибнешь… Наследника у тебя, насколько мне известно, нет, но, если ты укажешь кого-то в таком качестве, клянусь честью, этот человек будет приближен к моей семье, и ему до конца жизни не придётся испытывать материальных забот.
Луи откинулся на спинку кресла и слегка прикрыл глаза в задумчивости. Несколько мгновений спокойствие в комнате нарушалось только дыхание двух мужчин да движением причудливых теней, отбрасываемых жёлтым светом качающегося уличного фонаря за окном.
– Что ж, – наконец вздохом прервалась задумчивость, – это справедливо. Пожалуй, это и к лучшему, пора и мне, наверное, отдохнуть. Только вот не думал, что, когда мне придётся что-то менять в жизни, этим чем-то окажется имя. Странно будет перестать быть Сайфером.
– Имя – такой же ярлык, как и отношение к твоему ремеслу. Главное, человеком ты останешься тем же. Зато новый ярлык сможешь выбрать себе сам, а не получить по милости случая. Да и для политической карьеры твое нынешнее имя чересчур демоническое, – строгое лицо Гвиччарди смягчилось улыбкой.
Он потянулся к стоящей на столе бутылке, пробка покинула горлышко с лёгким хлопком, и терпкая краснота разлилась по бокалам, кроваво преломляя неверный свет фонаря и наполняя комнату карамельно-тёплым ароматом смолы, орехов и винограда. Лёгким движением бокал двинулся через широкий стол, сопровождаемый дрожащими рубиновыми тенями, дразня обоняние усилившимся ароматом и воображение образами тех далёких мест, которые породили этот напиток.
– Попробуй, Луи, у этой марсалы вкус моей далёкой родины.
– Ты родился в Нью-Арке, – не глядя на собеседника, ответил зачарованно любующийся причудливой игрой света на гранях бокала Сайфер.
– Родина там, где ты вырос и стал человеком, то место, что тебя воспитало, которое сделало тебя таким, какой ты есть, а меня больше всего сформировала учёба в университете Палермо.
– Правда? Я не знал.
Луи резко поднял голову и взглянул на Гвиччарди с искренним любопытством, мгновенно разбившим броню его невозмутимости: его глаза оживились и смотрели на собеседника с неподдельным интересом, будто человек за столом вдруг до неузнаваемости изменился.
– Не знал, что такое родина или про мою учёбу? – мягко улыбнулся выпускник палермского университета.
– Про то, что итало-американские импортёры оливкового масла столь хорошо образованы, – ядовито ответил Сайфер.
– Здесь я исключение, – лёгкая улыбка неожиданно смягчила суровое лицо Гвиччарди, сменив его образ с хваткого по-акульи дельца на добропорядочного отца семейства, забавляющегося игрой отпрысков на ковре. – В добрых традициях Европы семейное дело должен был наследовать старший сын, а я, имевший счастье иметь старшего брата, предназначался для деятельности духовной или же университетской. Решив, что для карьеры ангелического доктора я слишком люблю жить на земле, да и двадцатый век располагает скорее к занятиям научным, последние я и предпочёл, выбрав, однако, такую непреходящую дисциплину, как история.
– Так у тебя есть брат? Был брат? – добавил Сайфер извиняющимся тоном.
– Конечно, amice, ты же не думал, что я происхожу из итальянской семьи с одним ребёнком – нас бы всей этой семьёй в цирке показывали, – ширилась улыбка Гвиччарди, как у человека, впервые за долгое время позволившего себе отрешиться от текущих дел и предаться приятным воспоминаниям. – У меня был старший брат, Джанлука, младший, Джулио, – он представляет семейный бизнес в Европе: в Италии, Греции и на юге Франции; ещё у меня есть две сестры, которых ты не знаешь потому, что исправно сочиняешь изящные извинения в ответ на каждое моё приглашение на Рождество.
– Ты же знаешь, я не умею веселиться.
– Рождество не для веселья, а для того, чтобы собирались семьи, чтобы их отцы отрывались от своих жалких дел в брокерской конторе или магазине подержанных автомобилей, избавлялись от напыщенности и галстуков и вспоминали о действительно важных вещах.
– Хорошая проповедь семейных ценностей, – ухмыльнулся Сайфер, – а твоё дело, конечно, важное?
– Нет, Луи, оно примерно такое же, да только говорю же, – я никогда и не намеревался заниматься ни этим бизнесом, ни каким-либо ещё; я хотел изучать и преподавать историю, может быть, писать книги. Жить в Палермо, воспитывать детей и внуков, выращивать апельсины, – мечтательно закончил седеющий мужчина в дорогом костюме.
– Какая пастораль! – лицо Сайфера светилось доброжелательной улыбкой, которая светотенью подчёркивала жёсткий взгляд его застывших глаз. – И что же заставило тебя зарабатывать все эти не важные миллионы и играть конгрессменами, как пешками, а сенаторами, как слонами, вместо возни в апельсиновом садике?